Приглашаем посетить сайт
ИДДЕНС (GIDDENS) ЭНТОНИ
ИДДЕНС (GIDDENS) Энтони (р. 1938) - один из основных представителей социологической теоретической мысли современной Англии. В 1956-1959 Г. учился в университете Халла (Hull) на отделении социологии и психологии. Затем с 1959 по 1961 посещал Лондонскую школу экономики по специальности "Социология", закончив ее с отличием. А уже после этого в 1976 в Кембридже получил степень доктора философских наук. На протяжении своей жизни Г. занимал различные посты, часто меняя места работы, что является необходимым условием для продвижения карьеры на Западе. Г. имеет семь ученых степеней, которые он получил в самых известных и престижных учебных заведениях Европы и Америки. На данный момент Г. является директором Лондонской школы экономики и политических наук (LSE). До прихода в эту школу в 1997 Г. был профессором социологии и членом королевского колледжа Кембриджа.
На 2002 у Г. опубликовано более 200 статей и очерков и 34 книги (книги изданы на 22 языках). Г. зарекомендовал себя в качестве самого читаемого и часто цитируемого теоретика нашего времени. Сегодня он является редактором журнала "Теория и общество" и директором отдела политической прессы.
Творчество Г., охватывающее большое количество работ, написанных в течение последних 25 лет, разделяется на два периода. Можно говорить о том, что существует ранний Г. - автор теории структурации, пытавшийся исправить недостатки функционализма и структурализма, с одной стороны, и понимающей социологии и герменевтики, с другой. На развитие его идей большое влияние оказали работы основных классиков теоретической социологии - М. Вебера, Э. Дюркгейма, К. Маркса и др. Сегодня же существует "поздний" Г., который пишет о пространственно-временной дистанцированности, глобализации в современном мире и о возможности нового третьего пути развития государств, дополняющего два существующих на сегодняшний день - капитализм и социализм .
На первом этапе своего творчества Г. внес существенный вклад в развитие теоретической социологии, что нашло отражение в его работах: "Капитализм и современная социальная теория: анализ работ Маркса, Дюркгейма и Макса Вебера" (1971), "Политика и социология в учении Макса Вебера" (1972), "Эмиль Дюркгейм" (1978), "Политика, социология и социальная теория: встреча с классической и современной социальной мыслью", "Социология" (1982), "Введение в социологию". Он пытался найти решение традиционных проблем классового анализа в своем исследовании "Классовая структура развитых обществ" (1973). Г. развернул подробную критику исторического материализма в работах "Современная критика исторического материализма" (1981), "Классы, власть и конфликт" (1982), "Классовая структура развитых обществ" (1986), а в книге "Национальное государство и насилие (Современная критика исторического материализма, том 2)" (1987) подверг социологию критике за неспособность к анализу развития государства и влияния международных конфликтов на социальные отношения. В центре внимания Г. находятся проблемы теории действия, проблемы деятельности и структуры, а также способность социального деятеля к познанию. Решению этих проблем посвящена теория структурации Г., развитая в таких работах, как "Новые правила социологического метода: позитивная критика понимающей социологии" (1993), "Исследования по социальной и политической теории" (1977), "Центральные проблемы социальной теории" (1979), "Образцы и критики в социальной теории" (1983), "Социология: краткое, но критичное введение" (1987), "Данные для социологии" (1997), "В защиту социологии: очерки, объяснения и ответы" (1997), "Социальная теория сегодня" (1987), "Социальная теория и современная социология" (1991) и "Конституирование общества: основные принципы теории структурации" (1986).
Теория структурации Г. и связанные с ней концепции (действующего субъекта, социальных институтов, социальной и системной интеграции) призваны упорядочить понятийный и концептуальный аппарат теоретической социологии для изучения механизмов социальных изменений в современном обществе. Г., разрабатывая свою теорию, начинает с критики ведущих интеллектуальных парадигм 1940-х - структурализма, функционализма, герменевтики и понимающей социологии - и с переосмысления понятий "действие", "структура", "система". Основной целью теории структурации было стремление объединить эти на первый взгляд несовместимые теории в единое целое.
Структурализм и функционализм превозносят роль социальных объектов, а герменевтика и понимающая социология акцентируют внимание на действиях социальных субъектов. Г., пытаясь преодолеть эти противоречия, в теории структурации говорит не о доминировании в обществе отдельного индивидуума как "свободного деятеля", обладающего возможностями для конституирования социальных отношений, и не о существовании независимой ни от чего социальной тотальности, а о существовании в пространстве и во времени социальных практик. Другими словами, социальная жизнь, общество созданы социальными акторами и постоянно воспроизводятся ими теми же средствами, которыми они реализуют себя как акторы - это основное положение теории структурации Г. Производство общества человеческими существами возможно лишь потому, что осуществляя всякого рода взаимодействия, они обычно обращаются к своим знаниям, именно использование этих практических ресурсов есть условие взаимодействия вообще. При этом Г. говорит не о простом повторении уже установленных кем-то ранее практик, а о "творческом" подходе социальных акторов, каждый из которых вносит что-то свое, новое, в уже существующие образцы поведения, одновременно изменяя и самих себя.
Г. не отвергает традиционное использование термина "структура" для указания на некие общие институциональные черты общества или ряда обществ, например, "классовая структура общества" и т.д. Из-за значительного сходства содержаний понятия "структуры" и "системы" зачастую используются как синонимы. Все попытки развести эти два понятия в классической социологии представляются Г. не вполне удачными. В структурализме под "системой" понимался набор установленных зависимостей между элементами, а "структура" соотносилась с тем, что остается относительно устойчивым при различных преобразованиях системы. Однако, замечает Г., одно понятие определялось через характеристику другого. В функционализме различение структуры и системы основано на разведении двух других понятий: "структура" и "функция". Но и функционалистская трактовка, как считает Г., не обладает достаточной способностью для изучения социальных явлений. Структуру организма действительно можно изучать независимо от его физиологии, например, на умершем организме. Однако эта аналогия теряет свой смысл при изучении социальных систем, которые, прекратив функционировать, перестают существовать.
Г. начинает переопределение терминов "действие" и "структура" с признания их диалектической зависимости. Действие, в терминологии Г., - это не отдельные акты, а непрерывный поток поведения. Г. формулирует следующие базовые положения: 1) действие связано с характеристиками действующего субъекта; 2) действие связано с постоянным "вмешательством" субъекта в окружающий мир; 3) социальный мир не всегда поддается воздействию со стороны социального субъекта.
Социальные акторы, будучи сознательными существами, постоянно пытаются упорядочить и переупорядочить социальные практики согласно требованиям места и времени их существования. При этом преемственность практик предполагает рефлексивность, а рефлексивность возможна только благодаря преемственности практик. Поэтому целесообразно говорить не о наборе отдельных актов, а о непрерывном потоке поведения как отдельного социального актора, так и целых поколений. Как видно, Г. вносит динамику в свою теорию, представляя "историю" общества как его изменение, а не как просто функционирование.
Для того чтобы показать, как социальному актору удается поддерживать старые образцы социальных практик, а также при этом вносить своими действиями что-то новое, Г. вводит в свою теорию стратификационную модель действующей личности, предполагающую рассмотрение рефлексивного мониторинга действия, рационализации и мотивации действия как устойчивой системы.
Рефлексивный мониторинг отражает тот факт, что социальный актор, осуществляя действие, постоянно контролирует не только ход своей деятельности и ожидает, что другие поступают аналогично, но что он также регулярно отслеживает окружающую его среду и соответственно полученной им информации постоянно регулирует свою деятельность. Здесь мы имеем дело с непосредственным проявлением внимания актора к пространственно-временным факторам. Рефлексивный мониторинг обусловлен интенциональным характером человеческого действия; при этом "интенциональность" Г. определяет как процессуальную характеристику и одну из составляющих поведения. Именно интенциональностью обусловлена такая особенность социальной жизни, как "объяснимость человеческого действия".
Что касается рационализации действия, то здесь речь идет о постоянной способности индивидуумов "понимать" то, что они делают и, исходя из этого, объяснять свои поступки, намерения и причины действия. Такая способность не является тождественной дискурсивному осмыслению и оформлению своего поведения, это - умение разбираться в намерениях и причинах действия. Рационализация действия - устойчивая характеристика повседневной практики, так как является неотъемлемой чертой поведения социальных субъектов, она представляет собой главное основание, по которому окружающие судят о "компетентности" индивида. Объяснение своего поведения актор осуществляет, полагаясь на "запас знаний", который используются и при осуществлении им самих действий. "Запас знаний" зависит от усвоенного индивидом объема социальных знаний, интеллектуальных способностей, склонностей и предпочтений человека, пройденной им социализации и многих других факторов.
Последний элемент стратификационной модели личности - мотивация действующей личности. В теории структурации он присутствует как проблема бессознательной мотивации и преднамеренности поведения. Мотивацию Г. соотносит с тремя элементами сознательности актора:
1) Практическое сознание (не вполне осознанное, порой нерефлексируемое знание, которое индивид не может сформулировать сознательно, но тем не менее умело применяет его при реализации той или иной линии поведения).
2) Дискурсивное сознание (рассудочный, логический уровень сознания индивида).
3) Бессознательные мотивы относятся к желаниям, побуждающим действовать, в рамках которых задается определенная линия поведения.
Граница между дискурсивным и практическим сознанием не является жесткой, она может меняться под воздействием множества факторов, внутренних и внешних для индивида. Бессознательные мотивы отделены от дискурсивного и практического сознания барьерами, основанными на психологическом подавлении. Здесь явно заметна связь с теорией психоанализа, эти понятия имеют некоторые аналогии с "Эго", "супер-эго" ( Сверх-Я) и "ид" ( Оно) Фрейда . Однако Г. считает, что не следует преуменьшать роль сознательного и акцентировать внимание на бессознательном, полагая, что рефлексивные характеристики действия являются лишь проявлением бессознательных процессов. Бессознательное, по мнению Г., должно исследоваться только в его отношении с сознательным - рефлексивным мониторингом и рационализацией действия.
Разрабатывая теорию действия, описывая разные уровни мотивации агента и определяя их соотношение, Г. особое внимание уделяет механизму появления нового в деятельности отдельного человека, а следовательно и в истории. Для этого Г. рассматривает природу участия социального агента. Ход повседневной жизни - это, прежде всего, поток преднамеренных действий. Согласно определению Г., интенциональность - базовая характеристика действия, отражающая установку агента на достижение определенного качества или результата. Но любое действие имеет непреднамеренные последствия, которые, в свою очередь, являются неосознанными условиями последующего действия. И чем более удалены последствия действия во времени и пространстве, тем с меньшей вероятностью они будут интенциональными. Совокупность таких непреднамеренных последствий и вызывает к жизни самые невообразимые, неконтролируемые и неосознанные результаты. Задача социолога в данном случае заключается в соединении событий, проистекающих из первоначального обстоятельства, в определении "конечного результата", который нужно объяснить, и в раскрытии механизма воспроизводства любых институциональных практик.
Способность действовать иначе, чем предусматривает определенная практика, Г. определяет понятием власти социального актора, говоря, что в данном случае социальная система выступает как принудительная сила по отношению к актору. Любое действие предполагает способность индивида вмешиваться в события или воздерживаться от вмешательства, что и оказывает влияние на социальный процесс.
Идея "двуликости власти" - способность акторов приводить в действие свое решение и одновременно реализовывать институциональные практики - возможна благодаря существованию правил и ресурсов - средств, с помощью которых исполняется власть, являющаяся рутинной составляющей поведения в социальном воспроизводстве. Именно ресурсы организуют систему властных отношений как отношения автономии/зависимости. Г. выделяет два типа ресурсов: аллокативные (формы управления объектами, товарами и другими материальными явлениями); авторитативные (преобразовательные возможности управления людьми). Власть порождается определенными формами господства, основанными на асимметрии ресурсов, обусловленной типом социальной тотальности. При всем при этом властные отношения взаимообратимы: отношения автономии и зависимости действуют в обоих направлениях. Такую закономерность социальных систем Г. обозначает как "диалектика контроля". При этом формы зависимости предполагают наличие определенных ресурсов, посредством которых подчиненные могут влиять на действия подчиняющих.
Таким образом, структура для Г. - это набор именно тех правил и ресурсов в обществе, которые составляют неизменную основу социальных практик и предписывают способы социального поведения. Согласно такому подходу, социальные структуры существуют исключительно как "структурирующие свойства", которыми определяются базовые характеристики социальных систем или коллективных образований; они представляют собой фактический порядок элементов и характеризуются отсутствием субъекта. Структурирующее влияние этих свойств складывается из двух аспектов. Во-первых, это оформление образцов, правил взаимодействия агентов, во-вторых, конституирование временной протяженности взаимодействия. Таким образом, структурные свойства обусловливают существование во времени и пространстве более или менее одинаковых социальных практик и придают им "систематическую" форму. Структура тем не менее не тождественна принуждению, она как ограничивает действие, так и создает возможности для его осуществления. Таким образом, структуру не следует понимать в качестве препятствия на пути действия; она - всегда значимое условие производства любого действия, в том числе и фундаментальных социальных изменений.
Социальная система охватывает реальные действия людей, происходящие во времени и пространстве и организованные структурами как регулярные социальные практики. Их можно интерпретировать как структурные "поля", в которых агенты занимают определенные позиции по отношению друг к другу.
Термин "структурация" был введен Г. в употребление для того, чтобы дополнить более привычные термины "структура" и "система", так как они уже имеют множество смысловых значений, которые и затрудняют их понимание. Структурация социальных систем обозначает условия, управляющие преемственностью и преобразованием структур, а следовательно и воспроизводством социальных систем. Другими словами, Г. определяет понятие структурации как процесс организации и воспроизводства системы общественных отношений, сопутствующий социальному взаимодействию и происходящий благодаря применению агентами системы правил и ресурсов. Здесь Г. делает еще один новый шаг и говорит о дуальности структуры: структурные качества социальных систем являются как средством, так и результатом практик, которые они регулярно воспроизводят. Он рассуждает о способности структурных свойств социальных систем выступать как в качестве средства, так и в качестве результата практики, которая и конституирует социальные системы. Дуальность структуры, таким образом, проистекает из самовоспроизводящегося характера социальной жизни и выражается во взаимозависимости структуры и субъекта действия. Другими словами, человек, совершая принятые в обществе действия обеспечивает им возможность быть повторенными последующими поколениями.
Применение теории структурации к изучению социального взаимодействия и социальных изменений связывается Г. с разработкой концепции социальных институтов, теории социальной и системной интеграции. Прежде всего, Г. отличает понятие института от социальной системы. Институты - это наиболее стабильные элементы социальной жизни, практики, локализованные в пространстве и повторяющиеся во времени. Г. определяет их как стандартизированные способы поведения, играющие ключевую роль в организации социальных систем, так как они обеспечивают, во-первых, пространственно-временную непрерывность, преемственность и повторяемость повседневных практик и, во-вторых, постоянную перестройку стандартов поведения в зависимости от ситуации повседневной социальной деятельности. Согласно теории структурации, в основании институционального порядка любого общества лежат структурные свойства социальных систем. Г. называет три таких свойства, являющиеся, по его мнению, фундаментальными принципами: сигнификация, господство и легитимация.
Сигнификация как структурный принцип связана с правилами формирования знаков: любая социальная система производит коды значений, а также правила их применения и первичной интерпретации. К институциональным характеристикам сигнификации относятся, во-первых, объяснительные схемы - стандартизированные элементы "запасов знания", на которые ориентируются индивиды при взаимодействии, во-вторых, коммуникация значений (кодов) - ситуативное взаимодействие "запасов знания". В процессе взаимодействия агенты не только используют "совместное знание", в это же время происходит выработка значений на основании ситуационного применения "запасов знания" каждого из агентов.
Господство основывается на двух типах ресурсов: способности управлять другими людьми и возможности распоряжаться материальными объектами. К институциональным характеристикам этого свойства относятся, во-первых, ресурсы, имеющиеся в данном обществе, способствующие осуществлению власти, во-вторых, сама система власти, регламентирующая реальные отношения автономии/зависимости. Если действие предполагает преднамеренное вмешательство в ход событий в мире, то власть обусловливает принцип такого вмешательства, а ресурсы представляют собой средства, благодаря которым в ходе обычного социального взаимодействия власть используется как трансформирующая потенция.
Легитимация у Г. - производство нормативного порядка, нормативное обусловливание и регуляция взаимодействий, предполагающие наличие способов такой регуляции. К институциональным характеристикам этого свойства относятся, во-первых, норма - производство значений и взаимных ожиданий агентов, которое можно рассматривать как актуализацию прав и исполнение обязанностей, во-вторых, санкция - ответная реакция на социальное поведение. Компетентный агент оценивает вероятность применения санкций относительно своего общественного поведения и решает, подчиниться норме и санкциям ради достижения цели или проигнорировать их.
Институты рассматриваются Г. как установившаяся практика, укорененная в пространстве и во времени; помимо воспроизводимости и временной протяженности она обладает еще одним существенным качеством: распространенностью среди членов сообщества. Г. утверждает, что любой компетентный представитель общества осведомлен о его социальных институтах: это знание необходимо как для деятельности общества, так и отдельного индивида. Однако сознательность агента всегда ограничена: он может не знать обо всех последствиях своего действия и о том, как эти последствия проявятся в будущем. В такой ситуации для правильного понимания упорядочения социальной жизни Г. предлагает рассматривать пространственно-временные отношения как фундамент производства и воспроизводства социальных институтов. Отношения с физически отсутствующим предполагают наличие социальных институциональных механизмов, отличных от используемых в ситуациях соприсутствия. Такая особенность социальных систем должна изучаться, по Г., посредством теории системного противоречия, которая определяла бы понятия социальной и системной интеграции, социального и системного противоречия, а также условия и принципы воспроизводства социальных систем.
В теории Г. понятие "интеграция" не является синонимичным понятиям "сплоченность" или "консенсус". Интеграция - это упорядоченное взаимодействие между индивидами, коллективными образованиями, основанное на отношениях относительной автономии и зависимости между участниками взаимодействия. Социальная интеграция понимается Г. как взаимодействие на личном уровне, предполагающее отношения автономии/зависимости индивидов при их соприсутствии. Системная интеграция - это взаимодействие между агентами, социальными системами, их взаимный обмен отношениями автономии/зависимости в расширенных пространственно-временных рамках. "Системность" на уровне социальной интеграции возникает посредством рефлексивного мониторинга действия и его рационального осмысления. Согласно принципу дуальности структуры мельчайшие проявления повседневного поведения соотносятся со структурными характеристиками социальных систем. Поэтому справедливо утверждение Г. о том, что социальная интеграция является опорой системной интеграции, поскольку именно на уровне первой осуществляется воспроизводство социальных институтов.
По Г., социальные системы характеризуются не просто способностью саморегуляции и самовоспроизводства; посредством рутинного воспроизводства структурных качеств, они формируют и постоянно развивают собственную "системность" - воспроизводимую взаимозависимость действий. Таким образом, возникающие непреднамеренные последствия действия неизбежно дают начало новой серии влияний, эффективность которой может быть описана и понята исходя именно из системной интеграции. Наиболее важными эффектами, порождаемыми непреднамеренными последствиями действия как в сфере воспроизводства структурных свойств социальных систем, так и в сфере социальной интеграции, являются социальное противоречие и социальный конфликт. Социальное противоречие - это оппозиция структурных принципов социальной системы, при этом принципы действуют в рамках друг друга, но в то же время противоречат друг другу. Социальный конфликт Г. описывает как борьбу между акторами и общностями, которая выражается в виде определенной социальной практики. Противоречия в социальных системах возникают в ходе процессов структурации и социального воспроизводства в силу непредвиденных последствий действия, являясь причиной социальных изменений.
Таким образом, Г. показывает, что взаимосвязи интеграции, системных противоречий и социальных конфликтов в немалой степени детерминированы принципами воспроизводства социальных систем, к каковым относятся:
1) действие гомеостатических каузальных петель - взаимозависимость частей системы осуществляется посредством причинных отношений, при которых изменение одной части вызывает последовательность событий, влияющих на другие части системы, а эти изменения, в свою очередь, снова оказывают влияние на элемент системы, с которого начались изменения;
2) саморегуляция посредством обратной связи и селективной информационной фильтрации - механизмы обратной связи характеризуются не замкнутостью, но направленностью и стимулируют появление контролируемых изменений, управляемых системой "фильтров", пропускающей желательные и отсеивающей нежелательные элементы;
3) рефлексивная саморегуляция предполагает целенаправленную деятельность людей по разработке систем контроля и их применению. Социальные организации систематически аккумулируют и хранят "отфильтрованную" ими социальную информацию, что является залогом стабильности условий социального воспроизводства.
Рассматривая принципы воспроизводства структурных свойств и институциональных характеристик социальных систем, Г. демонстрирует применение аналитической стратегии, названной им "институциональный анализ". В теории социальных институтов, построенной с ее помощью, видны "точки перехода" в дополняющую ее противоположность, в стратегию, обозначенную как "анализ стратегического поведения агентов". И действующему индивиду, и обществу присущи одни и те же структурные свойства: структура формирует индивида и общество одновременно, не используя при этом все свои возможности по причине значимости непреднамеренных последствий действия. Любой агент обладает детальным знанием об обществе, в котором он живет, при этом он является "социальным теоретиком" на уровне дискурсивного сознания и "методологическим специалистом" на уровне и дискурсивного, и практического сознания. Индивид - исторически и пространственно локализованный член общества. В своей повседневной деятельности он проявляет компетентность относительно ситуаций и социальных условий, с которыми связан. Уже самим фактом производства действия агенты участвуют в воспроизводстве структурных качеств системы, а следовательно воспроизводят также и условия, которые делают возможным само действие.
Таким образом, видно, что Г. в своей теории структурации изложил новый вариант соединения субъективизма и объективизма, говоря о том, что общество, несомненно, многое определяет в поведении человека, олицетворяя собой набор уже сформированных практик, которые в силу несомненной преемственности поколений людей усваиваются каждым его новым членом. Однако есть возможность у каждого актора попытаться использовать свою волю в виде определенных ресурсов и внести некоторые изменения в социальные практики. Чем более распространена в обществе определенная практика, тем сложнее ее изменить отдельному индивидууму - вывод, имеющий значение для социолога. Таким образом, Г. призывает использовать в социальных науках принцип дуальности, который заключается в отказе от противопоставления индивида и структуры: индивид использует правила и ресурсы (т.е. структуру) и воспроизводит, таким образом, эту структуру. Индивидуальное действие и структура соединены в едином процессе, индивидуальное социальное действие и структура не различаются, поскольку существует основа для их объединения, каковой, по мысли Г., и выступает социальная практика.
На втором этапе своего творчества, который продолжается до сегодняшнего момента, Г. предлагает критику постмодернизма как теории общества в книге "Последствия модернизма" (1991), разрабатывая в качестве альтернативы идею рефлексивности эпохи модернизма и говоря о "высоком модернизме" как об определенной стадии развития общества. Рефлексивность имеет важное значение для развития общества, а также для развития самости, на что Г. указывает в исследовании "Модернизм и самоидентичность: личность и общество в конце современной эпохи" (1991). Модернизм в понимании Г. - это социальная система, возникшая вместе с национальным государством и капиталистическим производством в постиндустриальную эпоху и переживающая сегодня бурное развитие. Одной из причин возникновения такой социальной системы является изменение системы ценностей человека, их переориентация с внешних на внутренние, с материальных на нематериальные. Эти явления подрывают устои традиционного капиталистического хозяйства. Другой причиной является глобализация, устранение прежних границ национальных государств и становление мировой сети производственных и информационных структур.
В идее модернизма Г. содержится противопоставление традиции - он различает домодернистский (традиционный) этап развития человечества и модернистский (пост-традиционный) этап. Традиционным культурам свойственно почитание прошлого, и символы ценятся потому, что содержат и передают опыт поколений. Традиция - способ взаимодействия рефлексивного контроля действия и пространственно-временной организации социальной системы, средство взаимодействия с пространством и временем, обеспечивающее преемственность прошлого, настоящего и будущего. В культурах, основанных на устном предании, традиция как таковая не осознается, хотя эти культуры - наиболее традиционные. Чтобы осознать традицию как нечто отличное от других форм организации действия и опыта, нужно существовать в пространстве и во времени иным образом, который становится возможным лишь после изобретения письменности. Тем не менее в цивилизациях, существовавших до эпохи модернизма, рефлексивность в значительной мере ограничена лишь переформулированием и прояснением традиции. С наступлением эпохи модернизма рефлексивность принимает иной характер: она включается в саму основу воспроизводства социальной системы, так что мысль и действие постоянно преломляются друг в друге. Обоснование практики ее традиционностью теряет силу, и традиция может быть оправданна лишь в свете социального знания, которое само по себе ею не определяется. С наступлением эры модернизма пересмотр правил и ресурсов социального воспроизводства настолько радикализуется, что применяется ко всем аспектам человеческой жизни. Модернизм обусловлен рефлексивно применяемым знанием, однако никакое знание в условиях модернизма не есть знание в "старом" смысле, где "знать" - значит быть уверенным в том, что заложено прошлыми поколениями. Теперь область вариантов поведения настолько открыта, насколько это ограничивают лишь общественное мнение и закон. Общество становится все более рефлексивным, Г. отмечает рост рефлексивности во всех сферах жизни общества, начиная от государства, находящегося на одном полюсе шкалы, и заканчивая зоной интимных межличностных отношений, на другом.
Признаки модернизма присутствуют в равной мере в развитии и естественных, и общественных наук. Все общественные науки соучаствуют в трансформации рефлексивных связей, при этом социология занимает среди них особое место, что вытекает из ее роли наиболее обобщенного типа рефлексии современной общественной жизни. Сама эпоха модернизма глубоко и по существу социологична; проблематичность же позиции профессионального социолога как поставщика экспертного знания об общественной жизни вытекает из того факта, что в модернистском обществе он может лишь на один шаг опережать непрофессионала в понимании социальной действительности, т.к. в ней уже нет тех базовых традиционных основ, которые бы гарантировали прочность и предсказуемость социальной системы.
В работах "Влево или вправо: будущее радикальной политики" (1995), "Третий путь и его критика", "Третий путь: обновление социальной демократии" и "Глобальные споры о Третьем пути" (2001) Г. теоретически обосновывает необходимость нового пути политического развития современных стран, поскольку, по его мнению, в последние годы в мире произошли настолько существенные изменения, что старые политические теории в некоторой степени не соответствуют действительной ситуации. Главный упор в теории Третьего пути делается на сбалансировании бесспорной мощи капитализма и необходимости усиления социальной солидарности и гражданских ценностей, развиваемых социалистической системой. Третий путь означает взгляд на политику, который позволяет признать новую ситуацию - конкуренцию в глобальном мире - и поддержать разумно согласованное общество, заставляя эту конкуренцию работать на людей экономически, социально и культурно. Г. утверждает, что программа Третьего пути обосновывает возможность сочетания социальной солидарности с динамичным развитием экономики, именно в этом заключается цель, поставленная перед современными социальными демократами. Третий путь в целом принимает систему взглядов неолиберализма, в частности то, что касается глобального рынка, при этом Г. критично оценивает закрепление правомерности неравенства дохода, благосостояния и власти разных стран в мировом масштабе. В связи с этим Г. говорит о необходимости "второй волны демократизации", возможной, прежде всего, благодаря развитию форм непосредственной демократии (референдум, суд присяжных и т.д.) во всем мире. Г. очертил круг проблем, касающихся сегодня любых государств, нерешение которых может привести к окончательному социальному расколу между странами, признаки которого уже сегодня видны в международных отношениях.
В самых последних своих работах Г. обратился к еще одной теме современной социальной мысли, которая активно обсуждается во всем мире и которая при этом в действительности слабо концептуализирована в теоретическом плане - это проблема глобализации. В работах "Неудержимый мир: как глобализация меняет нашу жизнь" (2002), "На грани: жизнь и глобальный капитализм" (2001), "Куда теперь новой рабочей силе?" (2002) Г. выделяет две школы общественной мысли, которые господствуют в социальной мысли. С одной стороны, существуют те, кого Г. называет "гипер-глобализаторы", и, с другой - существуют "скептики глобализации". Гиперглобализаторы опираются при анализе глобализации, в первую очередь, на экономическую сферу жизни общества. В соответствии с их взглядами, глобализация означает расширение глобального рынка. В ситуации с глобальным бизнесом идея глобализации является не просто теоретическим понятием, она является идеологическим понятием, выражающим определенную ориентацию на будущее в развитии стран. Прямо противоположная точка зрения принимается "скептиками глобализации", которые доказывают, что глобализация была намного более развита в начале века, чем сейчас. И они приводят ряд статистических доказательств для того, чтобы показать, что тезис о глобализации является мифом. Этот тезис поддерживается политиками, экономистами и социальными учеными, придерживающимся левых позиций. Г. считает, что взгляды и гиперглобализаторов, и скептиков являются не совсем верными.
Прежде всего, Г. доказывает - в противоположность гиперглобализаторам, - что мы находимся в начале процесса глобализации, а не в конце, при этом глобализация имеет множество источников своего развития - влияние технологии на глобальных рынках, изменение политической карты мира и т.д.
Во-вторых, не соглашаясь со скептиками, Г. считает, что глобализация является одним из наиболее фундаментальных видов изменений, происходящих сегодня в мире. Глобализацию не нужно понимать только как экономическое понятие или просто как развитие мировой политической системы, появление глобальных институтов. Г. называет ее "действием на расстоянии": глобализация относится к усиливающемся влиянию действия на расстоянии на жизнь каждого социального субъекта, к взаимопроникновению индивидуальной жизни и глобальной истории. В этом смысле Г. рассматривает глобализацию скорее как "внутренний", а не "внешний" феномен, который не является простым набором процессов и не двигается в едином направлении во всем мире. Глобализация порождает солидарность в одних социальных системах и разрушает их в других. Другими словами, она является абсолютно противоречивым процессом.
В-третьих, Г. уверен, что текущая фаза глобализации является не просто продолжением предыдущих фаз истории. Он рассматривает текущую фазу глобализации как начавшуюся около 30 лет назад, когда появилась первая глобальная система коммуникации, которая соединила спутниковые технологии и компьютеризацию, изменив само строение социальной жизни.
Г. выделяет четыре события в истории человечества, приведшие к глобализации: 1) информационная революция конца 1960-х; 2) развитие экономики, состоящей из мировых финансовых, товарных и информационных рынков; 3) падение советской коммунистической плановой системы; 4) изменения, произошедшие на уровне повседневной жизни, приведшие к равенству мужчин и женщин.
Благодаря процессу технологической трансформации мира в последние 50 лет произошел переход к самому ориентированному на будущее обществу, которое когда-либо существовало ранее, появилось широкое использование понятия риска как противостояния будущему, выраженного в попытке социального агента управлять последствиями своего действия [опасность при этом стала исходить не извне (от природы), как раньше, а от самого человека]. В мире заговорили об экологической опасности, опасности несчастных случаев, катастроф, о демографической опасности и т.д. и о необходимости создания систем управления опасностями определенного вида (например, страховые компании, министерства по чрезвычайным ситуациям и т.д.). К особому типу таких систем относятся системы управления научными инновациями глобального масштаба, которые не только поддерживают нововведения, но и стимулируют их (примером является активное развитие генетики, информационных технологий). В ответ на происходящие изменения появились "антиглобалисты", выступающие против происходящих в мире процессов универсализации и распространения единых форм социальной жизни. Г. отмечает бессмысленность таких движений, подчеркивая тот факт, что представители этого движения сами неизбежно используют в ходе борьбы те же новые коммуникационные, управленческие, социальные технологии, что и сторонники глобализации.
Г. также занимался исследованиями в области социологии эмоций в работе "Трансформация интимности: сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах" (1993). Одним из самых важных изменений, происходящих в современном мире, Г. считает изменения в сфере личной жизни человека - в сексуальных отношениях, браке и семье. В современном обществе Г. выделяет следующие специфические процессы в сфере семейно-брачных отношений:
1) Исчезает традиционная семья как экономический союз, в котором присутствовало неравенство положения его членов - мужчины, женщины и детей.
2) Меняется на глазах отношение к детям - ценной становится индивидуальность и духовное качество ребенка потому, что количество рожденных детей у семейных пар уменьшается, при этом решение иметь ребенка в модернистском обществе управляется психологическими и эмоциональными чувствами.
3) Происходит трансформация сексуальных отношений, сегодня их цель и результат - не рождение детей, а получение эмоционального и физического удовольствия.
Именно поэтому институты брака и семьи Г. называет институтами-оболочками: они все еще называются по-прежнему, но их характер существенно изменился в современном обществе. Сегодня супружеская пара находится в центре семейной жизни, любовь и сексуальное притяжение становятся базисом брачных связей, основанных, прежде всего, на эмоциональном общении или интимности. Формируются три основные сферы, в которых эмоциональное общение, а следовательно интимность, заменяет традиционные семейно-брачные отношения - сфера сексуальных и любовных отношений, сфера отношений родителей и детей и сфера дружбы.
Феномен активного доверия, по Г., является ключом к пониманию трансформаций интимной жизни, существенно характеризующих современный социальный мир, в котором существует прямая связь между глобализацией социальной жизни и изменением интимных отношений между людьми. Трансформация интимности в сфере дружбы, сексуального поведения и брачных отношений заключается в том, что межличностные и эротические связи формируются здесь как "чистые отношения" , для которых внешние условия социальной или экономической жизни не имеют определяющей роли: отношения держатся именно на том, что они дают его участникам, при этом они строятся на добровольно принятых обязательствах, а не на внешних обязанностях. Доверие при этом активно достигается путем взаимного самораскрытия участников. Интимная жизнь является элементом существования индивида, причем в "чистых отношениях" индивиды не просто признают друг друга и во взаимной реакции находят подтверждение своей идентичности, а личностная идентичность индивидуумов обретается в развитии интимных отношений, основанных на активном доверии. Чистые взаимоотношения, по Г., являются также полностью демократическими - это взаимоотношения равных, в которых каждая сторона имеет равные права и обязанности, будучи при этом свободной от произвольной власти, принуждения или насилия.
С.П. Романова